Учитель истории, отличник народного образования, Марта Семёновна Кегелес ушла из жизни 4 ноября 2022 г.
Завтра была война.
Наша семья – мама, папа, старшая сестра, я и бабушка – жила в Москве. В 1941 году я окончила 8 классов. 21 июня в школе был выпускной. Меня пригласили на торжественную часть как члена учкома. А наутро началась война…
В школе собрались 22-го и выпускники, и старшеклассники. Мальчишек, которым по возрасту рано было идти в армию, записали на трудовой фронт – рыть окопы. На девочек это не распространялось, чем мы, конечно, были сильно возмущены – всем хотелось принять участие в борьбе против фашистов.
С первых дней войны начались бомбежки. В нашем двухэтажном доме недалеко от ВДНХ бомбоубежища не было. Вырыли глубокую траншею – там и прятались жильцы во время вражеских налетов. Нам, девочкам 15 – 16 выдали щипцы, поставили бочки с песком, научили гасить «зажигалки» (зажигательные бомбы) на крыше… По молодости лет страха мы не испытывали – боялись за нас родители.
Вожатая в лагере
Война стремительно продвигалась к Москве, бомбили столицу все чаще и чаще – каждую ночь немцы совершали по несколько налетов. Маленьких детей – дошкольников и младших школьников– решено было эвакуировать на лето в лагеря. Тут и вспомнили про активисток-комсомолок, мечтающих о серьёзной работе на благо страны. Меня и еще двух девочек назначили вожатыми отрядов – по 30 малышей в каждом, директором поставили женщину, у которой на руках было двое детей, причем один из них – «грудничок». На поезде, а потом на машинах отправились мы в Рязанскую область, в деревню Белая.
Меня с отрядом дошколят поселили в дом к местной бабушке, в холодную часть.. Вместо кроватей – солома (постельное белье каждый прихватил с собой). По утрам бабушка заваривала кипяток, колхозники снабжали кое-какими продуктами на завтрак, а обедали в трех километрах от деревни, в столовой пионерского лагеря. Ужин носили из столовой в котелках.
Помню случай, который произошел с моей коллегой – вожатой соседнего отряда. Её поселили в пустующий дом без согласия хозяев – они в то время были в отъезде. Родственникам их, оставшимся в деревне, это не очень понравилось – решили попугать непрошенных гостей. Когда ребята с вожатой пошли на обед, они залезли в погреб, а ночью вылезли, перевернув на полу котелки с драгоценной едой. Подруга моя, услышав шум, страшно перепугалась, побежала к заведующей лагеря – от испуга перепрыгнула высоченный забор (наверное, метра полтора высотой), огораживающий дом начальницы. Её долго успокаивали, приводили в чувства… А «шутников» так и не нашли.
Война не кончилась так быстро, как думалось поначалу. Точной информации о ходе боев у нас не было – долетали, в основном, слухи. В августе прошел слух, что вода в колодце отравлена шпионами, пришлось ходить за водой на озеро.
Лето подходило к концу становилось все холоднее, начались дожди. Детишки стали болеть – ведь отправляли их в летний лагерь, в сандалиях, с минимумом теплой одежды. Родители возмущались – кто мог, приезжал, забирал ребенка. А линия фронта выгибалась все дальше на восток, бомбили уже и Рязанскую область.
К концу сентября получили приказ вывезти всех детей в Москву. Смоленск был взят немцами. Мы ехали в автобусах по смоленской дороге, обстреливаемой «мессерами», среди тысяч беженцев, скота, которого гнали, чтобы не оставлять на оккупированной территории. Молоко коровье сдаивали прямо на землю. Мы просто не могли не напоить наших полуголодных, замерзших детишек этим пропадающим зря богатством – жирным коровьим молоком. И поплатились за это! Расстройство желудка у всех без исключения было такое, что наши зловонные автобусы не пропустили в Москву, завернули с подозрением на инфекционное кишечное заболевание в санпропускник. Там мы хоть как-то привели и себя и всю нашу «гвардию» в порядок, директор лагеря добилась, чтобы нас больше не задерживали…
Вернуть детишек в семью оказалось непросто: телефонов почти ни у кого не было, родителей отправили кого на фронт, кого – на рытье окопов… Половину из наших подопечных пришлось сдать в детские дома… Какова их дальнейшая судьба, не знаю.
В эвакуации
Москва за те несколько месяцев, что я работала в лагере, изменилась до неузнаваемости : в магазинах ничего не было, здания в центре покрыты маскировочной сеткой, заводы эвакуировали… Папе моему в 1941 году было 45 лет, призыву он не подлежал, но в июле ушел добровольцем в народное ополчение. Маму, служащую Госбанка, вместе с нами в октябре эвакуировали в Барнаул – на Алтай.
Поселили нас в бараках – бывших конюшнях, оборудованных специально под жилье для эвакуированных. Жизнь вдали от бомбежек была нормальной, но это по меркам военного времени. По весне оказалось, что не в чем ходить в школу (я продолжала учиться): валенки сняли, а другой обуви не было. С великим трудом достали босоножки на деревянной подошве с тряпичными ремешками. В свободное от учебы время работала в госпитале вместе с местными девушками – им доставалась стирка бинтов, а нам, приезжим, мытьё полов – утюгов-то, чтобы проглаживать бинты, у нас не было. Зато в концертах для раненых с радостью участвовали все.
Возвращение в Москву
Потом устроилась работать в архивный отдел НКВД, не прерывая учебы в школе – по скользящему графику. Когда в 1944 году сдала экзамены за 10-й класс, по направлению НКВД поступила в Московский институт железнодорожного транспорта – в то время там готовили военных специалистов—железнодорожников. Одновременно стала учиться на заочном отделении в педагогическом, о чем всегда мечтала. В «железнодорожном» институте учеба не задалась – пошла работать комсомольским секретарем в Дом культуры железнодорожников, что на площади трех вокзалов, совсем уйти из военного учебного заведения тогда было невозможно. А в педагогическом перевелась после войны на очное отделение и получила диплом преподавателя истории
9 мая 1945 –го я была на Красной площади – такого ликования больше в жизни не видела. Музыка, цветы, солнце! Людей в военной форме было много – их качали, подбрасывали вверх, им дарили букеты…
После войны
Судьба не зря забросила меня в МИИТ – там я встретила своего будущего мужа. Григорий Наумович вырос в крупного руководителя Северной железной дороги. В связи с его продвижениями по службе менялось место проживания нашей семьи: Буй, Шарья, наконец, Ярославль. Я преподавала историю в ремесленном училище, в школе рабочей молодежи, в общеобразовательной школе. Работу свою всегда любила, до сих пор поддерживаю отношения со многими учениками. Вырастили дочь и сына, которыми могу гордиться. Саша ушел из жизни молодым, но оставил о себе память в сердцах многих ярославцев: его имя носит Информационный центр 727373. Сейчас я счастливая бабушка: у меня пятеро взрослых внуков и пятеро маленьких правнуков.
Подрастающему поколению, молодежи хочу пожелать сохранить гордость за свою страну – как преподаватель истории я точно знаю, что гордиться есть чем. И еще: оставайтесь порядочными людьми во всех отношениях, в любой ситуации.
