Рубрика: Люди

Год рождения – 1926. Распределитель, табельщица инструментального цеха завода «Пролетарская свобода».

«… Заводская проходная, что в люди вывела меня»

Я родилась в Ярославле. Жила наша семья в трехэтажном доме на улице Большой Пролетарской (потом она стала называться улицей Емельяна Ярославского, а теперь – Большой Федоровской) возле завода «Пролетарская свобода». Родители мои работали на этом заводе, и моя трудовая жизнь почти вся связана с «Пролетаркой».

В 1941–м году я окончила семилетку. Куда идти дальше, указала война. Вчерашних школьников, которые по возрасту не подходили для фронта, мобилизовали в ремесленные училища. На заводе «Пролетарская свобода» действовала школа ФЗО. Я очень была довольна, что меня туда записали обучаться специальности фрезеровщика: нравилась и красивая форма, и крутящиеся станки.

Но записали, а потом отчислили: спохватились, что пятнадцати лет мне еще не исполнилось. Только в марте 1942–го мне опять пришла повестка. Роста я была маленького, а так хотелось казаться постарше, повыше – в валенках все время приподнималась на носочки. На этот раз взяли учиться на слесаря.

Младший брат сорвал побег на фронт

В 1943 году я окончила училище, и направили меня в инструментальный цех. Слесарить, правда, не пришлось – поставили работать распределителем: выписывала наряды, сдавала готовую продукцию – гаечные ключи и курки для винтовок и автоматов.

«Пролетарская свобода» тогда стала военным заводом № 771. Рабочий график – 12 часов, без выходных. А на станках работали мальчишки. Отсюда их призывали в армию. Из нашего дома 9 ребят, моих сверстников, не вернулись с войны.

Я тоже собиралась бежать на фронт с двумя подружками. Был уже назначен день, припасен узелок с вещами, но меня выдал младший братишка, подсмотревший за сборами. Мама меня, конечно, отговорила от затеи побега. А подруги уехали, скитались где-то довольно долго, но все же их поймали, судили за то, что оставили рабочее место, они отбывали срок. Выпустили девочек после победы по амнистии.

За дисциплиной во время войны следили очень строго. Мама моя, ударница, стахановка, однажды проспала, на несколько минут опоздала на работу – сразу вычли из месячного заработка 10%! И это было еще легкое наказание, наверное, сыграли роль ее трудовые заслуги.

О жизни в тылу

Так как завод был военным, по карточке мы получали 800 г хлеба в день (на «Красном Перекопе», для сравнения, всего 500 г). Еще давали подсолнечное масло, сахар. Конечно, еды не хватало, хотя у нас в семье мама, папа (у него была военная бронь) и я имели рабочие карточки, но надо было кормить еще младших моих брата и сестру.

Завод выделял участки семьям на берегу Которосли, в том месте, где сейчас разбили парк 1000-летия Ярославля. Картошка с огородов выручала с сентября по январь.

По карточкам получали бахилы из войлока с калошами. А за другими “нарядами”, если есть деньги, пожалуйте на Сенную (теперь это площадь Труда). Там мы отоваривались и в послевоенное время, в магазинах купить ничего было невозможно.

Помню бомбежки. Когда объявляли воздушную тревогу, жильцы из частных домов на противоположной стороне улицы забирали узелки с самым необходимым и прятались в подъезде нашего дома. В одном из домов недалеко от нас осколком снаряда убило ребенка.

Но война – войной, а молодость брала свое. После 12-часовой смены ходили на танцы в клуб, в кино – это в конце войны, когда стали постарше. А в начале, когда учились в ФЗО, играли в свободное время в казаки–разбойники, в мяч, скакали в классики, а летом купались до синевы в Которосли.

День Победы в Ярославле

9 мая 1945 года было солнце, незнакомые люди обнимались, целовались, бежали вместе на площадь к Клубу Сталина (теперь – Дом культуры комбината «Красный Перекоп») – там играла музыка, пели, танцевали под гармонь… Радость, счастье, чувство, что впереди – замечательная мирная жизнь – таким остался в моей памяти этот день.

На заводе «Пролетарская свобода» я проработала 47 лет. По совету родственника уходила на Полиграфкомбинат, но вернулась – тянуло, как к родному дому. На “Пролетарке” познакомилась с будущим мужем, с которым вырастили двоих сыновей. Судьба распорядилась так, что я пережила их троих. Сейчас у меня двое внуков и трое правнуков.

Война – это страшно, это горе, но сейчас вспоминается, какими честными, бескорыстными были тогда люди, какими простыми и открытыми. Подруг и товарищей моих осталось в живых очень мало. Пусть на смену им приходит молодежь образованней, умней, красивей, но всё же похожая на них, пусть так же, как мы, любит свою страну.

Материал из архива издания.

«Я была школьницей, когда началась война. Тогда в Ярославле не было асфальтированных улиц, автомобили попадались очень редко. По дорогам, вымощенным камнем, ездили повозки или сани, запряженные лошадьми. В июне рано утром на такой повозке ехал мимо нашего дома на углу улиц Большой Октябрьской и Мышкинской парень и кричал: «Война! Война!».

Школа превратилась в госпиталь

Школа № 12 на Большой Октябрьской, где я училась, работала до весны 1942 года, когда в ней разместили госпиталь для эвакуированных из блокадного Ленинграда. Мы хоть и продолжали учебу в другом месте, на улице Победы, из любопытства заглядывали в родные стены: классы превратились в палаты, а в сарае во дворе, где раньше хранились лыжи, спортивный инвентарь обнаружили, к своему ужасу, трупы умерших от ран и истощения. Потом видели, как на грузовиках их отвозили на Леонтьевское кладбище и хоронили в братской могиле.

На военном положении

Очень скоро после перевода в другую школу нам предложили продолжить обучение в ремесленном училище возле шинного завода, но я туда идти отказалась. «Учиться не хочешь – иди работать!» – сказал отец. После нескольких месяцев хождения по близлежащим деревням, где мы с папой сапожничали и получали за это продукты, соседка устроила меня в артель. На улице Революционной была контора, сидело руководство (как теперь говорят, находился офис), а производственный цех располагался на территории ярославского кремля. Я точила деревянные детали на токарном станке – ручки, мундштуки, пуговицы к военной форме, детали к вещмешкам – все шло на нужды армии, на фронт.

Через полгода, наверное, открыли завод по производству протезов на Революционной, 32 и всех сотрудников артели туда перевели. Работали по 12 часов. Каждый день к нам привозили на автобусах раненых из подшефного госпиталя на Зеленцовской улице. Красивые, молодые ребята, кто без рук, кто без ног, кричали нам: «Девчонки, скорее! Очень хочется домой!» Уходили от нас на протезах, хоть и примитивных по нынешним временам, но ценных – они давали возможность жить жизнью, похожей на нормальную. Помню, под деревом сидел симпатичный солдатик – у обеих рук нет кистей, ноги ампутированы ниже колен. Обрадовался, что подвижным пальцем на протезе сам мог вставить в рот папироску.

На всю первую зарплату – 250 рублей – я купила на рынке батон белого хлеба. В семье я стала главной кормилицей: предприятие-то было военное, и мне полагалась самая «дорогая», военная карточка – 600 г хлеба в день. Кроме того, сотрудники протезного завода снабжались продуктами через собственный ОРС, где можно было купить и селедку, и кусковой сахар – деликатесы в голодное военное время.

Война отобрала у нас лучшие годы, когда надо влюбляться, танцевать, быть красивой и счастливой. Ничего этого не было. После 12-часовой смены едва доплеталась до дома. Зимой, не в пример теперешней погоде, стояли лютые морозы, протопить дом было нечем. На кухне стакан примерзал к столу, спали в верхней одежде. Однажды на улице познакомилась с солдатом, симпатичным, статным. Договорились встретиться вечером, пойти вместе в кино. Зашел он к нам домой, увидел меня в фуфайке поверх домотканого платья, на ногах – сапоги, спросил: «В этом, что ли, пойдешь?», – развернулся и ушел. А надеть–то больше было нечего!

Запомнились бомбежки, самая страшная – в 1943 году. Тогда бомба попала в канализационный колодец недалеко от нашего дома и не взорвалась. Саперы ее вытащили, тяжелую и большую, увезли для обезвреживания. А улица Чайковского вся сгорела.

После Победы

Конец войны был похож на начало, только вместо горя и страха – ликование. Ранним майским утром ехал парень на повозке, теперь с красным флагом, и кричал во все горло: «Победа! Победа!». Во двор притащили столы, принесли, кто что мог, отмечали, пели песни по гармонь…

В 1945-м для меня война не закончилась. Мы оставались на военном положении – нуждающихся в протезах было много. После работы по призыву партии и комсомола ходили на субботники по благоустройству города. Молодежи протезного предприятия было дано задание отремонтировать Революционную улицу и сделать из неё бульвар. Сажали деревья и цветы, ставили штакетники, дробили кирпичи и посыпали дорожки. А потом перекинули наш отряд на строительство Которосльной набережной – на участок от моста через Которосль (тогда его называли “американским”) до Стрелки. Ярославль становился краше, избавлялся от руин войны, и это было делом наших рук.

1947 год был очень тяжелым. Карточки отменили и объявили о проведении денежной реформы. Был период, когда старые деньги вышли из обращения, а новых на всех не напечатали. Продукты покупать было не на что – маме пришлось продать последнюю подушку. Зато регулярно к праздникам был повод для радости: цены на продукты снижались. Знаете, за всю жизнь не ела ничего вкуснее, чем послевоенные бутерброды из свежей булки, намазанной сливочным маслом, с куском колбасы!

На заводе протезных изделий я проработала до 1965 года. К тому времени инвалидов войны почти не осталось в живых, заказов стало мало, зарплата упала. Надо было содержать семью, которая неожиданно выросла: нам с мужем пришлось воспитывать не только свою дочь, но и двоих племянников, осиротевших после смерти моей старшей сестры. Все мы впятером помещались в двадцатиметровой комнате коммунальной квартиры на 13 семей. Устроилась станочницей в цех на РТИ – там и работала до пенсии.

Сейчас живу в благоустроенной “однушке”, занимаюсь маленькими внуками, правнуками, беспокоюсь, как сложится их жизнь, и желаю всем людям никогда не пережить то, что пережили мы, поколение Великой Отечественной.

Материал из архива издания.

Год рождения – 1927. Колхозник, рядовой Отдельной дивизии оперативного назначения внутренних войск НКВД им. Ф. Э. Дзержинского, бригадир протекторной бригады Ярославского шинного завода, столяр, сантехник.

Деревенское детство моё

Я родился в деревне Калитино Большесельского района Ярославской области. Отец был председателем колхоза, умер перед войной от воспаления легких. Уже после его смерти родился девятый ребенок в семье – всего было у меня 7 братьев и одна сестра. Сейчас в живых остался я один.

В деревне нашей не было ни электричества, ни радио – весть о войне, как сороки на хвосте, принесли женщины. Я с малых лет пастушил, а война заставила работать за взрослых мужиков – в колхозе остались только немощные старики, женщины и малолетки. Пахали на быках, на бракованных (старых или больных) лошадях – хороших-то лошадок тоже забрали на фронт, заготавливали лес…

Хотя зерно, овес полностью отправлялись на нужды армии, мы не голодали в военное время – была у нас корова, да и картошки родилось в те годы много. Помню, как мама слегка в горшке ее отваривала, затем мы резали ее прямо в кожуре на ломтики, сушили в печке и посылали на фронт.

Воевать отправились трое моих старших братьев, погиб один, при освобождении Польши – там и похоронен. Наша семья оказалась счастливей многих – в некоторые дома из троих ушедших на фронт не вернулся никто.

Дивизия Дзержинского

В 1944-м пришла повестка из военкомата и на моё имя – мне тогда не исполнилось еще и семнадцати. Меня и таких же «зеленых» пацанов посадили на поезд, куда едем, не сказали, но через некоторое время очутились мы в Москве, в знаменитой дивизии НКВД имени Дзержинского. Это ее бойцы охраняли Ялтинскую и Потсдамскую конференцию союзных держав – СССР, США и Великобритании, бросили знамена фашистской Германии к подножию Мавзолея.

Поселили нас поначалу в землянках в Лефортово, выдали обмундирование – бельё солдатское, шинели – все велико было, приходилось укорачивать, подшивать. Винтовки волочились по земле – роста бойцам не хватало. Обучали 3 месяца политграмоте, владению винтовками, автоматами ППШ, противотанковым оружием, рукопашному бою. Учителями были офицеры- фронтовики, получившие ранения, – многие без руки, без ноги, с почерневшими на войне лицами.

На занятиях по рукопашному бою по команде «коли – остановись» нужно было штыком проколоть муляж и на некоторое время замереть в наклоне с винтовкой на вытянутой в руке. Это было трудно, собственного веса не хватало, хотя армейское довольствие по тем временам в дивизии было отменным – 900 г хлеба в день, сливочное масло… Меня поражала размерами своими столовая – думал, что всех запасов нашего колхоза не хватило бы, чтобы прокормить столько народа.

 После трехмесячного обучения распределили по частям, перевели в казармы. Служба моя заключалась в патрулировании вокзалов, улиц, магазинов. По Москве гуляли банды, грабили торговые точки, которые охранялись обычно старыми бабушками со свистком. Помню, на одном из вокзалов задержали дядьку с полным мешком добротного сукна. Оказалось, вскрыли с подельниками товарный вагон, прибывший, как мы поняли, из какой-то освобожденной нашей армией страны. Отправили его в милицию.

Однажды нам с товарищем срочно нужна была машина, чтобы добраться до нужного места. Проголосовали на дороге – остановили автомобиль, оказалось, автомобиль Калинина. Шофер возмутился: «Не видишь, что ли, кого везу?», а Михаил Иванович только посмотрел и кивнул – мол, поехали дальше.

Нередко посылали нас в подмосковные колхозы помогать в посевной и уборке урожая. Все Подмосковье и ближайшие области, поля и леса, были усеяны трупами наших солдат и немецких, вперемешку.

Уже после войны довелось конвоировать эшелон с пленными из Румынии. Там, на освобожденной от фашистов территории, были захвачены в плен десятки тысяч солдат вражеской армии. В нашем эшелоне перевозили 2000 румын и мадьяр. По прибытии в Румынию нас поселили в роскошном доме, за окном – сад с персиками и абрикосами, и мы с удовольствием ели не созревшие еще, диковинные для военного времени, фрукты, а садовник очень переживал, чтобы мы не поломали деревья и умолял нас быть осторожнее на своем языке.

В поезде наша задача была предотвратить побег и доставить военнопленных без потерь в Свердловскую область. За время следования было 2 попытки побега – беглецы разобрали пол в вагонах и выбрались наружу. Однако далеко уйти им не удалось – всех поймали. Интересно, что румыны и мадьяры очень боялись Сибири, и когда спрашивали, куда их везут, все конвоиры им отвечали: «В Сибирь!».

Незабываемые впечатления оставили парады. Мне посчастливилось стоять в оцеплении на Красной площади на Параде Победы и на других парадах, один раз прошел по брусчатке в так называемой “коробке” – колонне 20 на 20. Готовили нас к парадному маршу долго и тщательною. Командир части Пияшев, добиваясь. чтобы мы правильно держали ногу, в гневе сломал не один бортик на плацу.

Не раз близко видел Сталина – удивило, что внешность вождя совсем не соответствовала моим представлениям: это был человек невысокого роста, одетый очень скромно, в простую шинель. Увидеть Сталина, хорошо его рассмотреть, помахать ему рукой было желанием всех участников парадов и демонстраций. Когда он стоял на трибуне, приходилось подгонять народ, чтобы на площади не образовывались заторы.

В казарме у нас была карта, – на ней флажками отмечали взятые Советской армией города. В 1945 году, чувствовали, что победа близка, но все равно, когда объявили о том, что война закончилась, радость была великая: ликовали на крыше 5-этажной казармы – палили в воздух из оружия, пели, смеялись!

Дивизия Дзержинского дала мне хорошее воспитание и образование. Нас не только обучали военному делу – водили по московским музеям, в Большой театр. В увольнении ребята бегали по девчонкам, а у меня, простого парня из деревни, где и электричества–то не было, любимым занятием было катание на метро, в восторг приводили даже трамваи со светящимися окошечками.

В 1947 году с Москвой пришлось расстаться: перевели в г. Канск Красноярского края на охрану военно-морского арсенала. Под землей, среди тайги, работало режимное предприятие – склады и цеха, которое охранял отдельный батальон дивизии Дзержинского. Посты ставили днем через 100 м, ночью – через 50. Ночью стоять на посту было страшновато – кругом темнота, лес, в Канске – лагеря с заключенными… И довольствие было не такое, как в Москве. Хорошо, что в батальоне снабжением занимался майор, талантливый хозяйственник: развел свиней, организовал выращивание овощей на огородах… Послевоенные годы были голодными по всей стране – мы оказались в лучших условиях, чем наша семья и земляки в Большесельском районе.

Не боялся никакой работы

После войны обосновался в Ярославле, устроился на шинный завод, в горячий цех, на протекторный агрегат. Постепенно привык и к жаре, и к грязи, и к копоти, стал бригадиром протекторной бригады. Проработал там 25 лет, до выхода на пенсию “по вредности”. Потом устроился в общежитие завода столяром. Хотя образования столярного и практики специальной не было, но руки-то к труду привычные, справился. А во времена перестройки, когда общежитие перестало существовать, пошел в сантехники. Общий трудовой стаж мой – 50 лет, не считая военной службы.

Главное мое пожелание молодежи – жить честно, по-человечески, не ругаться, не обижать ближних. Деньги, конечно, имеют не последнее значение в нашей жизни, но не основное. Если ты молод, здоров, не ленишься, не боишься никакой, даже черной, работы, всегда можно обеспечить себе и семье нормальное материальное положение. Умейте радоваться тому, что имеете, и добивайтесь большего честным трудом.

Материал из архива издания.

«Помню, как в наш огород попал снаряд и не взорвался, а меня поставили охранять воронку, чтобы поросенок, бегавший по двору, случайно туда не провалился».

Когда всё началось

Ясное небо, летнее солнце, гул самолета, крики «Война! Война!» – таким остался в моей памяти день 22 июня 1941 г. Мы, малыши, тогда еще не понимали, что с этого момента жизнь наша круто изменится, черный след останется в каждой судьбе.

Первыми признаками военного времени был серьёзный разговор с родителями. У большинства ребят нашего двора на улице Мышкинской (теперь – улица Лисицына) родители работали на военном заводе № 99 (впоследствии – Ярославский завод топливной аппаратуры на улице Свободы). Нас строго предупредили, что на все вопросы о том, где работают папа и мама, надо отвечать: работают на заводе, делают макароны.

Помню, как по всей улице Свободы до Московского вокзала проложили рельсы – большую часть “макаронного” завода, на котором выпускали снаряды для фронта, эвакуировали в Челябинск. Папа уехал в эвакуацию, а мама воспротивилась, осталась в Ярославле вместе с нами, тремя дочерьми.

Голод и болезни не обошли Ярославль стороной

Ввели карточную систему. По карточкам получали кирпичики хлеба, сахарин. Горожане потянулись в село – менять кой-какую одежду, лоскуты материала на продукты. На газонах. во дворах появились грядки с картошкой и овощами. Пекли оладьи из картофельной кожуры, так называемые «чибрики», лепешки из лебеды и крапивы.

Мыла не было. Поесть нормально и помыться стало большой роскошью. Страшным испытанием для горожан стали голод и вши. В городе свирепствовал сыпной тиф. Заболела моя сестра – к счастью, ее удалось вылечить.

Бомбежки, после которых весь город был усыпан стеклами, а в воздухе летали огненные шары, вынудили мою маму отвезти меня с сестрой к знакомым в Карабиху. Но вражеские самолеты долетали и туда. Помню, как в наш огород попал снаряд и не взорвался, а меня поставили охранять воронку, чтобы поросенок, бегавший по двору, случайно туда не провалился.

Вражеские самолеты практически до основания разбомбили шинный завод. По приказу Сталина его восстановили очень быстро – в течение ста дней. Люди не жалели себя – такого энтузиазма, как в военные и первые послевоенные годы, я никогда не видела!

В 1942 году над Ярославлем сбили самолет, выставили на Советской площади на всеобщее обозрение, и мы, ребята, бегали смотреть на поверженного «юнкерса», прыгали вокруг него, кричали «Гитлер капут!»

В школу я пошла в 1943–м. Учились писать в тетрадях, сделанных из газет или из оберточной бумаги. Но даже в те дни, когда на фронте решалась судьба страны, в школе отмечали праздники, работали кружки – с нами занимались учителя и вожатые, не жалея своего времени, страдая от голода и холода.

Опять весна на белом свете

Победа пришла к нам весенним ясным утром, всеобщим ликованием, песнями, танцами… С железнодорожного вокзала потянулись демобилизованные фронтовики. Кто-то радовался долгожданным встречам с родными, кто-то ждал и надеялся, кто-то плакал от невозвратных потерь…

Страшно, что люди, уцелевшие в кровопролитных боях, иногда попадали в руки бандитов – так погиб один из фронтовиков, наш сосед по дому, буквально у подъезда его зарезали ножом, позарившись на подарки, которые вез он своей семье из поверженной Германии.

После войны

После войны я окончила медучилище, работала медсестрой, старшей медсестрой в детской больнице, потом в областной наркологической больнице. Сейчас заместитель председателя медицинской секции в областном совете ветеранов.

Не могу не рассказать о своем муже – Бутикове Викторе Ипполитовиче. Его уже нет в живых, но, думаю, сила характера Виктора послужит примером молодёжи. Он, как и я, родился в 1936-м. Жила их семья на Перекопе.

В войну электричество часто отключали. Однажды, когда ребята играли вечером в комнате, погасла керосиновая лампадка. Приятель по коммуналке принес свою керосиновую лампу, чтобы зажечь фитилек, керосин разлился, вспыхнули на столе листы бумаги. Мальчик с перепугу отбросил горящий факел от себя и попал в Виктора. Будущий муж мой получил страшные ожоги.

В больнице Семашко уже готовились к ампутации руки, так как началась гангрена правой кисти, но с этим не согласилась мама Виктора – она тайком выкрала сына перед самой операцией и сама взялась за лечение, спасла ему руку домашними средствами.

Виктор вырос, выучился в школе, в ПТУ, но, как теперь говорят, остался человеком с ограниченными физическими возможностями: пальцы на правой руке до конца не разгибалась, оставались скрюченными. Жизнь в статусе инвалида молодого человека не устраивала – решил заняться спортом. Его долго никуда не принимали, но в обществе «Спартак» нашелся тренер, который поверил в настырного мальчишку и взял в секцию бокса.

Виктор не подвел – упорно тренировался, стал мастером спорта по боксу, чемпионом Ярославля, занимал призовые места на всесоюзных соревнованиях. Окончив педагогический институт, до самой пенсии проработал преподавателем физкультуры в техникуме легкой промышленности, воспитывал новых чемпионов.

Да, мы были совсем маленькими в годы войны, но вера в победу, жизненная стойкость передались нам, наверное, с генами. Такой народ нельзя победить!

Материал из архива издания.